Это история об угнетении, тирании и жажде власти. Это еще одно свидетельство преднамеренной слепоты западных лидеров, купленной ошеломляющими богатствами. Пожертвования, инвестиции в спорт и науку, безупречный английский — все это позволило американцам и европейцам удивительно легко забыть. Память оказывается более гибкой, чем можно подумать. За международным пиар-аппаратом Катара скрывается жестокая реальность. Реальность преследования политических соперников и противников режима, реальность драконовской правовой системы, которая подавляет простых людей, и позорная, продолжающаяся эксплуатация иностранных рабочих. В беседах с Israel Hayom люди, прожившие в Катаре много лет, проливают свет на то, что происходит за его фасадом.

Начнём с того, что Катар функционирует в довольно необычных условиях. Около 90% населения страны — это трудовые мигранты (примерно 3,1 миллиона человек), и они по-прежнему находятся в рамках системы, известной как кафала (спонсорство). По данным правозащитных организаций, эта система предоставляет работодателям чрезмерную власть. Например, сменить место работы практически невозможно. Более того, такая зависимость часто приводит к задержкам заработной платы, из-за чего рабочие вынуждены устраивать забастовки или протесты, несмотря на риск ареста или депортации.

Большинство работников — выходцы из бедных стран, таких как Египет, Пакистан, Индия и Филиппины. Однако нередко речь идёт и о специалистах из Европы или Северной Америки, которых нанимают для работы в системе здравоохранения. Справедливости ради стоит отметить, что и другие страны Персидского залива используют систему кафала для привлечения иностранных работников. Сами трудовые мигранты объясняют, что видят в этом возможность заработать больше, чем у себя на родине. Однако, похоже, именно в Катаре условия труда зачастую напоминают современное рабство.

Ахмад Авадалла, например, был обычным парнем, искавшим работу в Катаре. Многие молодые египтяне, подобные ему, после окончания учебы летят в страны Персидского залива, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Но после многих лет упорного труда он оказался втянутым в неприятное судебное разбирательство. Эта история перевернула его жизнь с ног на голову.

«Я всегда называл Катар своим домом, а теперь это самое ненавистное для меня место в мире — из-за расизма, ксенофобии и несправедливости, с которыми я столкнулся. Я раньше оправдывал расизм и ксенофобию в Катаре, говоря, что это проявления необразованных людей. Но моя история показывает, что даже образованная элита ведёт себя точно так же», — написал он в письме, адресованном не кому иному, как шейхе Мозе бинт Насер, матери нынешнего эмира Тамима бин Хамада Аль Тани и одной из самых влиятельных фигур в государстве.

«Я получил разрешение на постоянное жительство в Катаре примерно в 2008 году, когда учился в Египте. Мой отец тоже был иностранным рабочим там с 1980-х годов, и со временем ему удалось основать небольшую компанию, так что он стал моим первым спонсором», — рассказывает Авадалла о своих первых годах в эмирате. «После окончания учёбы меня приняли в небольшую строительную компанию, которая почти полтора года работала над проектом в сфере газа и нефти. Потом у меня возникли проблемы с менеджером, и я ушёл».

Авадалла устроился в другую компанию в нефтегазовой отрасли, но вскоре снова столкнулся с конфликтом с руководством. Однако благодаря тому, что спонсором числилась компания его отца, он находился в относительной безопасности. «Это их пугало», — говорит он. В последней компании ему пришлось сменить спонсора, и уже в её рамках он участвовал в строительных проектах, связанных с подготовкой к чемпионату мира по футболу 2022 года, который проходил в Катаре. Доха получила право на проведение турнира не благодаря счастливой случайности, а благодаря взяткам высокопоставленным чиновникам ФИФА. Те, кто разоблачил этот коррупционный скандал, до сих пор боятся за свою безопасность.

Из своего нынешнего места жительства в Египте Авадалла описывает условия труда в стране: «В первой компании мы работали по 12 часов в день, шесть дней в неделю. Во второй — обычная смена составляла восемь часов, тоже шесть дней в неделю. А в последней компании, которая занималась проектами чемпионата мира, я помню, что в некоторых случаях мы работали три месяца подряд без единого выходного, даже во время пандемии COVID. Хотя на правительственных проектах мы работали по нормальному графику. В этих сферах я не припомню, чтобы много работал с местными (катарцами) — они не участвуют в такой тяжёлой индустрии».

Хассан Абд аль-Садик, иностранный рабочий из Судана, рассказывает о похожих злоупотреблениях. Как и многие его соотечественники, он был вынужден мигрировать и приехал в Катар в поисках работы. Согласно контракту с работодателем, ему полагались комфортное жильё и медицинское обслуживание в обмен на работу бухгалтером в швейной компании — по всем меркам уважаемая должность. Однако на деле он оказался в помещении, которое использовалось как пункт сбора мусора, без элементарных удобств вроде холодильника или стиральной машины. За медицинские услуги ему приходилось платить из собственного кармана. Рабочие смены длились по 12 часов в день, шесть дней в неделю, а тем, кто осмеливался пользоваться телефоном, назначались штрафы.

По его словам, в какой-то момент ему запретили молиться в мечети. «Когда я обратился в катарское бюро по делам труда с жалобой, в тот же день у меня истёк вид на жительство, и меня вывезли в аэропорт Дохи. Никто даже не выслушал мою сторону. В аэропорту я поговорил с сотрудниками разведки и объяснил, что подал официальную жалобу и должен оставаться в стране до её рассмотрения, но мне ответили, что ничего изменить не могут, и я должен вернуться в Судан», — рассказывает аль-Садик. В итоге работодатель пригрозил подать на него жалобу, если он когда-либо попытается вернуться в Доху.

Вернёмся к Ахмаду Авадалле. Ему всё же удалось выжить благодаря тяжёлому труду, но, иронично, именно романтические отношения в эмирате втянули его в конфликт с властями. В 2018 году он познакомился в одном из клубов с иностранной работницей из местной больницы. Саманта (имя изменено) была афроамериканкой, христианкой и гражданкой США; сам он — мусульманин из Египта. Они немного потанцевали, сходили на несколько свиданий, после чего разошлись. У Авадаллы не было намерений начинать серьёзные отношения. Саманта улетела в Америку. Только в 2021 году она вернулась в Доху и устроилась работать в отдел научных и технологических исследований местного университета. Неожиданно она сама возобновила контакт, и между ними снова вспыхнул роман — они провели вместе одну ночь.

Вскоре Саманта сообщила ему, что забеременела. Они решили пожениться и полетели в Грузию на гражданскую церемонию. Авадалла говорит, что не хотел нести позор рождения ребенка вне брака, хотя с самого начала не был уверен, что является отцом. Только после свадьбы, как он вспоминает, когда они пришли на плановый осмотр, врач сказал, что Саманта была беременна за несколько недель до этого и возобновила с ним общение совсем недавно.

Именно это стало переломным моментом для Авадаллы. Подозрение в том, что Саманта сама возобновила с ним отношения, чтобы он взял на себя ответственность за ребёнка, не давало ему покоя. Он предполагает, что она опасалась попасть в неприятности с катарскими властями. «Она как-то рассказывала, как катарская полиция сопровождает женщин, родивших вне брака, в больницу — и как это страшно», — вспоминает он.

Согласно катарскому законодательству, женщина, забеременевшая вне брака, приговаривается к тюремному заключению вместе со своим партнёром. И действительно, иностранки, работающие в Катаре, нередко попадают в подобные передряги с властями. Например, немецкая телекомпания Deutsche Welle рассказывала историю Анн — филиппинской домработницы, которая родила ребёнка в доме своих работодателей. Когда в 2015 году она приехала в Катар, ей было известно в общих чертах о «запрете сексуальных отношений между неженатыми партнёрами». Именно поэтому ей пришлось выйти замуж за отца ребёнка, чтобы избежать тюрьмы. Как и следовало ожидать, многие такие браки заканчиваются крайне плохо.

После рождения дочери отношения между Самантой и Ахмадом Авадаллой начали стремительно ухудшаться. По его словам, ему удалось сделать два теста ДНК, отправив образцы за границу, и оба подтвердили его отцовство. Однако это не развеяло его сомнений — напротив, он начал подозревать, что результаты могли быть подделаны. В 2022 году Саманта подала иск в местный шариатский суд, требуя развода. Она просила аннулировать брак и обязать Авадаллу выплатить ей компенсацию и алименты на общую сумму в десятки тысяч катарских риалов. Кроме того, она потребовала опеку над ребёнком.

Шариатский суд пытался достичь компромисса, но безуспешно. Согласно судебным документам, в мае 2023 года брак был аннулирован. Авадаллу обязали выплатить десятки тысяч катарских риалов — в качестве алиментов на содержание бывшей жены и судебных издержек. Опека над ребёнком была передана Саманте. Его ходатайство о проведении официального ДНК-теста между ним и девочкой было отклонено. С тех пор он не видел ребёнка уже около трёх лет.

«После того как я снова попытался сделать ДНК-тест, мы с матерью ребёнка поссорились, и она сказала мне: “Ты не будешь с ребёнком наедине”», — рассказывает Авадалла. «Позже она связалась со мной, чтобы встретиться в посольстве США по поводу оформления паспорта. Мы встретились, но снова лишь спорили о правах ребёнка как гражданина США. Потом она обратилась ко мне по поводу получения катарской ID-карты, но я отказался, пока мы не проведём официальный ДНК-тест. Последний раз я видел ребёнка в августе 2022 года. Конечно, мне больно от того, что он будет жить во лжи».

В конце 2023 года Авадалла бежал в Египет, проведя в Катаре последний год без работы. Назначенные алименты он не выплачивает.

Катарский политик Халид аль-Хаиль был вынужден эмигрировать в Великобританию в прошлом десятилетии. Ранее он принадлежал к правящей элите и получил в местных СМИ прозвище «Джокер» благодаря своей близости к бывшему эмиру Хамаду бин Халифе, который был смещён в результате дворцового переворота в 2013 году. В этот период аль-Хаиль также поддерживал связи с бывшим премьер-министром Катара Хамадом бин Джасимом.

Однако в 2010 году аль-Хаиль порвал с правящей семьёй и основал первое в эмирате оппозиционное движение — «Молодёжное движение за спасение Катара». Причём это было не просто протестное объединение, а движение, ставившее цель превратить Катар в конституционную монархию — то есть в демократическое государство с действующим парламентом и участием граждан в управлении страной. Ядро основателей движения, в которое входили всего шесть человек, поначалу поставило перед собой задачу собрать 612 подписей. Задача заключалась в том, чтобы убедить сотни граждан поддержать реформаторское движение, не привлекая внимания силовых структур, которые могли бы выявить сторонников и задушить инициативу на самой ранней стадии. Однако, по словам аль-Хаиля, уже на этом этапе в их ряды были внедрены агенты спецслужб.

После этого аль-Хаиль и несколько его соратников были арестованы, осуждены и отправлены в тюрьму. После освобождения в 2014 году он заявил, что движение представляет интересы около 30 000 катарских граждан из тогдашнего населения в 300 000 человек (остальные — это трудовые мигранты). Он также раскрыл, что движение принимало участие в неудачной попытке государственного переворота в 2011 году.

Помимо этого, катарский политик опубликовал тысячи документов, проливающих свет на масштабную коррупцию внутри правящей семьи при новом эмире Тамиме бин Хамаде. Этот шаг привёл к тому, что против него была вынесена религиозная фетва самим шейхом Юсуфом аль-Кардави — духовным лидером движения «Братья-мусульмане» и близким союзником эмира Тамима.

После побега аль-Хаиль преобразовал молодёжное движение в Национально-демократическую партию, которую он возглавляет по сей день. «Движение не ограничивается только эмиграцией», — рассказал он в интервью из своего места жительства в Великобритании. — «Мы действуем на местах, мы организованы и растём. Наша цель ясна: вернуть суверенитет катарскому народу через конституционную реформу, избираемый парламент с реальными полномочиями, независимую судебную систему и положить конец правлению указами. Мы действуем через структурированную политическую организацию, международные контакты и внутреннюю мобилизацию, чтобы сделать перемены не гипотетическими, а неизбежными. Это не далёкое будущее — процесс уже начался».

К его словам можно относиться с долей скепсиса, однако, по его мнению, деньги семьи Аль Тани эффективны лишь в краткосрочной перспективе. В долгосрочной же — они не смогут удержать власть.

Аль-Хаиль также делает множество обещаний относительно унизительного положения иностранных рабочих в Катаре — того самого, о котором рассказывали Аввадалла и ас-Садик. «Ситуация иностранных работников в Катаре показывает истинную суть режима, с которым мы боремся. Несмотря на пиар-кампании, эксплуатация по-прежнему укоренилась в законах и практике», — говорит он. «Рабочие по-прежнему сталкиваются с ограничением свобод и правовой неполноценностью, а во многих случаях их личная жизнь фактически криминализируется. Для нашего движения это не второстепенная тема — это один из главных приоритетов. Государство, которое претендует на современность, но отказывает миллионам в базовой защите, по сути нестабильно. Наша реформа будет включать обязательные правовые гарантии для всех, кто живёт и работает в Катаре».

Также он делает обещание и в контексте Израиля: «Удалить с нашей земли “Братьев-мусульман”, ХАМАС и всех экстремистов».

О том, насколько далеко может зайти произвол семьи Аль Тани, ярко свидетельствует история катарского поэта Мухаммеда аль-Аджами, который в 2013 году был приговорён апелляционным судом к 15 годам тюрьмы. В чём обвинение? «Призыв к свержению режима» и оскорбление бывшего эмира. Аль-Аджами, можно сказать, «отделался легко» — до апелляции ему был вынесен пожизненный срок. По оценкам, наказание стало реакцией на стихотворение, написанное им в начале прошлого десятилетия, в котором в завуалированной форме содержалась критика тогдашнего эмира Хамада бин Халифы.

Вдохновлённый протестами «Арабской весны» в Тунисе, он написал стихотворени:

«Арабские правительства и их правители — все без исключения — воры.
И есть один вопрос, что терзает разум вопрошающего —
никто не даст на него ответа:
если он (арабский правитель) всё импортирует с Запада,
то почему не импортирует закон и свободу?»

После этого его арестовали в ноябре 2011 года, и он начал отбывать тюремный срок, как в период судебного разбирательства, так и после него. Лишь спустя около четырёх лет пребывания за решёткой эмир Тамим бин Хамад помиловал поэта и распорядился его освободить. Очень скоро аль-Аджами предпочёл покинуть Катар и переехать в Кувейт, чтобы продолжить писать стихи без страха.

Находясь за границей, он чувствует себя в безопасности и может открыто говорить о пережитом. Так, в ноябре он обратился к катарскому эмиру через социальные сети и рассказал, что пережил в заключении: «Ваше Высочество, эмир Катара, побудила меня написать вам история, в которой вы не знали некоторых деталей. С того самого момента, как я попал в тюрьму, и до самого выхода, меня держали в одиночной камере. Меня заставляли мыться холодной водой зимой и кипятком летом — из нижнего крана в ванной. Это было проявление несправедливости к гражданину при полном отсутствии прав человека — или того, что в Катаре ложно называют “правами человека”.»

Аль-Аджами стремился привлечь внимание к судьбе другого оппозиционера режима — доктора Хаззы, который отбывает пожизненное заключение: «Группа соотечественников выступила против несправедливого решения, ущемлявшего наши права как граждан. В результате многие из нас были приговорены к месяцам и годам заключения. Доктор Хазза получил пожизненный срок, а другие — несправедливые приговоры по ложным обвинениям. Кого-то впоследствии освободили, но доктор Хазза до сих пор остаётся в тюрьме. И это несмотря на то, что вы распустили тот фальшивый совет, который не представлял ни справедливость, ни патриотизм.»

Совет, о котором говорит аль-Аджами — это Шура, консультативный орган, против выборов в который выступали многие граждане Катара в 2021 году. Здесь стоит отметить: согласно закону 2005 года, коренными катарцами считаются только те, чьи семьи проживали на полуострове до 1930 года и сохранили гражданство до 1961 года. Те, кто получил гражданство позже — в течение десятилетий или при других обстоятельствах — не имели права ни голосовать, ни баллотироваться в совет.  Граждане Катара указывали на дискриминационный характер закона в режиме реального времени — но за это их арестовывали и судили по надуманным основаниям.

Аль-Аджами писал: «Отмена этого совета — это фактическое признание несправедливости, а значит — моральный и юридический долг требует пересмотра всех приговоров, вынесенных за протест против его создания. Это нелогично — чтобы правитель, кто бы он ни был, наслаждался холмами и охотничьими угодьями в Европе со своей женой, детьми и братьями, в то время как он притесняет рабов Аллаха или наблюдает за несправедливостью и не стремится её изменить. Кто не даёт уважения, тот и сам его не получит.»

И вот, около года назад в Катаре прошёл референдум, в ходе которого было принято решение отменить выборы в маджлис (парламент) эмирата. Впрочем, это и раньше был лишь малозначимый орган с ограниченными функциями: 30 депутатов избирались, а ещё 15 назначались эмиром. После референдума Катар полностью вернулся к системе назначения всех членов маджлиса. Потому что если уж лишать людей права голосовать — то уж всех. Кроме одного.

Источник Israel Hayom

Телеграм канал Радио Хамсин >>