То, что началось как похороны правозащитника, быстро переросло в новую волну гражданского протеста в Мешхеде. В начале декабря иранский юрист по правам человека Хосро Аликорди был найден мёртвым в своём офисе при обстоятельствах, которые его семья и коллеги охарактеризовали как «крайне подозрительные».

Аликорди был заметной фигурой: в течение многих лет он защищал политических заключённых, протестующих, арестованных во время движения «Женщина, Жизнь, Свобода», и лиц, преследуемых за мирное инакомыслие. Сам он также был заключён в тюрьму по обвинению в «пропаганде против государства». Его смерть встревожила гражданские сети внутри Ирана.

Недавние события в Мешхеде не были ни спонтанными, ни изолированными случаями репрессий. Напротив, они вписываются в знакомую и продуманную схему, являющуюся частью давней стратегии Исламской Республики по контролю над обществом: позволить коллективной эмоции кратко проявиться, а затем стремительно криминализировать её под предлогом защиты национальной безопасности.

Несмотря на холодную погоду, короткое уведомление и осознание рисков, связанных с участием в сборе, активисты, юристы, бывшие политзаключённые и простые граждане прибыли в Мешхед, чтобы почтить его память. Присутствие таких выдающихся фигур, как лауреат Нобелевской премии мира Наргес Мохаммади и правозащитница Насрин Сотуде, придало мероприятию общенациональное значение. То, что началось как локальные похороны, превратилось в гражданский акт, в котором скорбь слилась с протестом.

Реакция государства была быстрой и предсказуемой. Силовики вмешались, арестовав значительное число участников. До сих пор точное количество задержанных остаётся неизвестным, и некоторые из них не смогли связаться со своими семьями. По сообщениям, арестованным предъявлены серьёзные обвинения в области национальной безопасности, включая шпионаж или сговор с иностранными государствами — обвинения, которые в иранской правовой системе могут повлечь за собой разрушительные последствия.

Представление скорби как угрозы

Происходящее — это не просто репрессии; это продуманная юридическая и психологическая стратегия. Представляя народную скорбь и гражданское участие как угрозу национальной безопасности, режим запускает в действие мощный правовой механизм. Обвинения в нарушении нацбезопасности в Иране рассматриваются в Революционных судах, где практически отсутствует надлежащая правовая процедура, слушания проходят в закрытом режиме, а вердикт, как правило, предопределён. Цель — не только наказание, но и запугивание, чтобы послать чёткий сигнал, выходящий далеко за рамки самих задержанных.

Не менее важна и попытка режима делегитимизировать подобные собрания в глазах общества. Изображая скорбящих как агентов, поддерживаемых извне, или как инструментов враждебных правительств, государство стремится разрушить солидарность и использовать национализм как оружие против гражданского общества. Даже сама скорбь становится подозрительной, а присутствие — поводом для обвинения.

Гнев, скрытый за молчанием

Однако события в Мешхеде показали нечто, что режиму трудно контролировать: стойкий общественный гнев, скрытый за вынужденным молчанием.

После краткого, но интенсивного противостояния между Ираном и Израилем в начале этого года многие внешние наблюдатели поспешили предсказать либо скорый крах Исламской Республики, либо, напротив, истощение иранского общества. Когда вслед за войной не последовали массовые протесты, некоторые пришли к выводу, что население выбрало стабильность — или даже солидарность с Верховным лидером Али Хаменеи — вместо конфронтации.

Мешхед опровергает эту версию. Правозащитник, чьё имя за пределами активистских кругов было малоизвестно, за одну ночь стал национальным символом. Люди пришли. Лозунги были прямыми. Атмосфера — напряжённой. Такое поведение не говорит о сломленном обществе, скорее — о подавленном, но не сломленном.

Похоже, режим осознаёт это напряжение. Его внутренняя стратегия после войны основана не на постоянном открытом насилии, а на отсроченном наказании и бюрократических репрессиях. Собрания иногда допускаются — только для того, чтобы спустя дни последовали аресты, закрытие бизнесов, запреты на преподавание и цифровое наблюдение. Неопределённость становится инструментом управления: никто не знает, какое событие или момент могут обернуться против него в будущем.

Одновременно государство усиливает применение показательных наказаний. Недавние казни по расплывчатым обвинениям в шпионаже, зачастую объявляемые без убедительных доказательств, служат скорее предостережением, чем правосудием. Показательным стал случай Агиля Кешаварза, недавно казнённого по обвинению в шпионаже в пользу Израиля. Многие иранцы узнают этот сценарий: когда Исламская Республика действительно раскрывает чувствительные дела, она редко предаёт их огласке. Вместо этого публично объявляют казни обычных людей, превращая их в символы устрашения.

Мешхед выявил и ещё одну тревожную реальность: фрагментацию иранской оппозиции, особенно за рубежом. Во время кризисов быстро всплывают конкурирующие идеологические нарративы — монархические, республиканские, реформистские, революционные — и зачастую затмевают насущные потребности тех, кто внутри страны сталкивается с арестами, пытками или худшим. Эти расколы исторически ослабляли коллективные действия, но, возможно, также отражают переходное состояние общества, которое всё ещё ищет способ представить себе общее будущее.

Источник Jerusalem Post

Телеграм канал Радио Хамсин >>