Международные СМИ давно имеют лестное мнение о себе. Журналисты воображают, что занимаются важной и священной работой. Но они не являются той «охраняемой разновидностью», какой сами себя считают.

Нигде эта иллюзия не проявлялась так явно, как в освещении войны Израиля с ХАМАСом в Газе.

С тех пор как Израиль вошёл в Газу, чтобы уничтожить джихадистскую террористическую группировку ХАМАС после бойни 7 октября 2023 года — худшей резни евреев со времён Холокоста, — международные СМИ оплакивают гибель «журналистов» в Газе, требуя, чтобы их рассматривали так, словно у них есть дипломатический иммунитет.

Они представляют смерть репортёров как доказательство израильских военных преступлений, будто законы войны налагают на Израиль уникальное обязательство щадить людей с пресс-бейджами независимо от обстоятельств.

Подразумевается, что журналисты каким-то образом более невинны, чем окружающие их мирные жители, более ценны, чем солдаты, рискующие жизнями, более незаменимы, чем заложники, которых ХАМАС всё ещё удерживает под землёй.

Это морально непристойный абсурд.

Журналисты — это гражданские лица, да. Поэтому они имеют право на ту же защиту по законам войны, что и любой другой некомбатант. Но они не более чем гражданские. В международном праве не существует «журналистской привилегии», которая давала бы репортёрам большую защиту, чем учителю, фермеру или ребёнку. Жизни журналистов не дороже.

Я не умаляю значение работы журналистов или риска, на который они идут, чтобы передавать новости. Я сам был иностранным корреспондентом на улицах Джакарты в 1998 году, когда массовое протестное движение свергло 32-летнюю диктатуру, спровоцировав четырёхдневную оргию насилия, в ходе которой было убито более 800 человек, в основном этнических китайцев, часто в чудовищной форме.

Я сам стал мишенью и убегал от толпы с мачете. Мне удалось спастись бегством и забраться по внешней пожарной лестнице Джакартского Всемирного торгового центра, откуда я перепрыгнул через стену в безопасное место, пока толпа внизу яростно меня преследовала. Не скрою — я был слегка потрясён. Эти и другие эпизоды навсегда врезались в мою память.

Тем не менее мне никогда не приходило в голову, что моя история важнее, чем у кого-то другого в Джакарте. Я был далеко не один. Я знаю фотографа, которому тогда прострелили ногу, и другого репортёра, которого избили. Ни одно из этих событий не попало в новости, да и не должно было. Речь шла не о нас.

Миф о «священном журналисте» — это именно миф. Он возник во второй половине XX века, когда западные новостные организации начали романтизировать своих военных корреспондентов.

Вьетнамская война породила архетип храбрых репортёров — в расстёгнутых бронежилетах, с блокнотами в руках, «говорящих правду власти», пока их группы снимали засады в джунглях или передавали репортажи из баров Сайгона. Никогда прежде война не транслировалась прямо в гостиные людей, поэтому эффект был мощным.

Голливуд увековечил этот образ в фильмах вроде «Поля смерти» и «Год опасной жизни». С тех пор журналисты стали культивировать фантазию, будто они незаменимые актёры на мировой арене и что без них цивилизация погрузится во тьму.

Военная журналистика важна, но она не наделяет репортёров священным статусом. Журналисты убедили себя — и друг друга — что покушение на журналиста сродни святотатству. Больше об этом никто не догадался. Из этой самоуверенности родилась идея, что журналисты якобы заслуживают особого правового статуса, будто они «охраняемая каста». Некоторые даже воображают, что правительства обязаны защищать журналистов — странная мысль, учитывая, что ни одна другая профессия такой защиты не требует.

Война в Газе показала, насколько коррумпированным и циничным стал этот миф. Западные СМИ проливают слёзы по поводу гибели «журналистов» в Газе, умалчивая о том, что многие из них были пропагандистами и террористами ХАМАСа.

Иностранным журналистам доступ в Газу закрыт — о чём они громко протестуют, одновременно утверждая, что знают, что там происходит. «Пресс-корпус» Газы состоит из людей, зарплату которым платят министерства ХАМАСа, чьи фотографии прославляют террористов, чьи «репортажи» неотличимы от джихадистской агитпропаганды.

Вспомним так называемых журналистов, которые бросились к границе Израиля и Газы 7 октября, чтобы снимать резню. Они оказались там не случайно, а по согласованию. Associated Press и Reuters пришлось объяснять, почему они публиковали фотографии, сделанные людьми, сопровождавшими боевиков ХАМАСа, когда те врывались в израильские общины, убивали мирных жителей и сжигали семьи заживо.

Эти новостные агентства так и не дали ни убедительного, ни внятного ответа, а их «журналисты» не были нейтральными свидетелями — они находились там, чтобы распространять ужас. И всё же, когда некоторые из них позже погибли от израильских ударов, западная пресса превознесла их как мучеников журналистики.

Если боевик ХАМАСа кладёт автомат, берёт в руки камеру и отправляет фотографии в агентство, он становится неприкосновенным? Если оперативник использует статус «прессы», чтобы безопасно перемещаться и передавать данные командованию ХАМАСа, он вне досягаемости?

Законы войны не создают подобных абсурдов. Они признают, что в зонах боевых действий грань между гражданским и комбатантом может стираться — особенно когда террористы вроде ХАМАСа намеренно её размывают.

Международное гуманитарное право ясно: гражданские лица не должны становиться прямыми целями. Журналисты — гражданские лица. Это и есть начало и конец их правового статуса. Они не стоят выше других в иерархии человечества. Женевские конвенции не выделяют прессу как особую категорию. В «Дополнительном протоколе I, статья 79» лишь сказано, что журналисты — это гражданские лица и «подлежат защите как таковые». Другими словами, журналисты — такие же, как все остальные.

Журналисты сознательно идут на риск, когда работают в зоне боевых действий, и очевидно: если они встраиваются в ряды боевиков, то рискуют быть воспринятыми как комбатанты. Если они участвуют в боевых действиях — передают данные для наведения, носят оружие или координируются с боевиками, — они теряют защиту как гражданские. Это написано чёрным по белому в законе, и это подтверждалось в бесчисленных конфликтах.

Возмущение, которое вспыхивает всякий раз, когда в Газе погибает «журналист», — это всего лишь пропаганда, не имеющая ни юридической, ни моральной силы. Цель — не соблюдение законов войны, а возвышение журналистов над ними.

Журналисты подпитывают собственный миф — отчасти из тщеславия, отчасти по политическим соображениям. Тщеславие — человеческая слабость, с которой можно смириться, а вот политическая выгода куда опаснее. Объявляя себя «защищёнными», журналисты пытаются уйти от всякой ответственности. Обладай они таким статусом, они могли бы свободно входить в зоны боевых действий, распространять пропаганду и сотрудничать с террористами, при этом заявляя о своей полной неприкосновенности.

Ирония в том, что они претендуют на роль тех, кто «призывает воюющие стороны к ответственности», но сами стремятся избежать всякой ответственности, остаётся для них незамеченной.

Западные СМИ регулярно публикуют тезисы ХАМАСа под видом «местных репортажей», будучи уверенными, что любой израильский удар, в котором погибнут их фрилансеры, будет представлен как нападение на саму журналистику. Пропагандистская ценность этого — колоссальна.

ХАМАС это прекрасно понимает, поэтому раздаёт жилеты с надписью «Press» и заставляет своих пропагандистов выдавать себя за независимых репортёров. Боевик ХАМАСа с автоматом Калашникова — законная цель. Пропагандист ХАМАСа с пресс-бейджем — живой щит, причём чрезвычайно эффективный, потому что западные редакторы поднимут шум, если он будет убит.

Это разъедает сами основы законов войны. Одни смерти начинают «стоить» дороже других, и именно так, по всей видимости, рассуждают международные СМИ, судя по тому, какие события и смерти они освещают, а какие игнорируют. Это стимулирует террористические организации маскироваться под журналистов, ещё сильнее стирая грань между комбатантом и гражданским — ценой безопасности настоящих мирных жителей. Это подпитывает опасную культуру шантажа против демократических государств. Армия, случайно убившая журналиста или уничтожившая «репортёра», работавшего на врага, мгновенно будет обвинена в военных преступлениях.

Израиль сталкивается с этим шантажом постоянно. Каждый раз, когда он бомбит командный центр ХАМАСа, существует риск убить пропагандистов. Каждый раз, когда он штурмует террористическое укрытие, он может задержать «журналистов», которые на деле являются разведчиками. И каждый раз западная пресса, настроенная против Израиля, кричит, будто Израиль ведёт войну против СМИ.

Это абсурд. Израиль ведёт войну против ХАМАСа. Если ХАМАС использует журналистов как щиты или нанимает их как агентов, то ответственность за их кровь лежит на ХАМАСе, а не на Израиле.

Необходима отрезвляющая доза ясного мышления. Журналисты не обладают особым статусом. Если они ведут себя как гражданские лица, они заслуживают защиты гражданских. Если они ведут себя как комбатанты, они разделяют судьбу комбатантов. Законы войны созданы для защиты мирных жителей, а не для того, чтобы давать привилегии одной профессии. Военные корреспонденты сознательно выбрали опасную работу. Это не бездушность. Многие делают её с мужеством и честностью. Я сам потерял двух друзей, погибших на войне при исполнении своего долга.

Но журналисты не ценнее крестьян, которые выращивают хлеб, врачей, которые спасают раненых, или учителей, которые учат детей. Они не имеют права на бо́льшую защиту, чем бабушка в Сдероте или ребёнок в Ашкелоне.

Когда журналисты гибнут на войне — это трагедия, как и любая гражданская смерть. Но это не военное преступление и не святотатство. Пресса должна проявить смирение, отказаться от мифа о своей «священной неприкосновенности» и признать: никто не застрахован от ужасов войны.

И, возможно, если бы журналисты приняли эту реальность, их репортажи стали бы менее сентиментальными, менее самодовольными, более серьёзными и, главное, более честными.

Источник Future of Jewish

Телеграм канал Радио Хамсин >>